| Раньше обычного двинулись в ту весну на джайлау ногайские роды, что кочевали на самом краю земли казахской. Первыми достигли озера Ну богатые аулы двенадцати разделов.
Рядами стали караваны на зеленых джайляу, и каждый джигит спешил поднять свой шанырык, поставить кереге, наколоть уык да закрыть узук. Белоснежные юрты средь ровной зелени — посмотри, и тебе покажется, что это лебеди легли на зеркальную изумрудную гладь горного озера, распростерши свои белопенные крылья. Блеяли козлята и ягнята, ржали кони, и степь, шелкотравная, колышущаяся, вновь обрела жизнь, и вечернее небо снова наполнилось шумом и гамом.
А через день-другой на джайляу Саз, что располагалось в некотором отдалении от озера Ну, тоже появились люди. Изможденные дальней дорогой, тяжело навьюченные лошади и верблюды ступали медленно, как бы нехотя, и так же медленно поднимались один за другим шаныраки юрт бедного рода ногайлинцев. И не было у них несметных стад и табунов, и не было у них богатства иного, чем они сами, неунывающие бедняки, ставящие свои убогие жилища с подветренной стороны юрт чуть более богатых своих соседей, юрт тесных, низких, крытых грубой темной кошмой. И расположились шестью аулами по десятку юрт. Аргыны и т?бырлы составили девять аулов, другие ногайлинцы стали крыло к крылу, колено к колену надежной крепостью, готовой отразить любого врага.
Самым сильным и богатым из двенадцати родов был род Азимбая, имевшего шестерых взрослых сыновей. Был знатен и почитаем в алаше Азимбай, владевший несметным количеством скота. Пешему он давал коня, с голодными делил свой дастархан, и поэтому любое слово его имело для сородичей силу закона — кто еще подаст им руку помощи в трудный час, на кого еще опереться, если не на великого Азимбая, чей нрав был суров и грозен, а решения — непоколебимы?
Богат был род Азимбая, но пуще всех драгоценностей и он, и его шестеро сыновей берегли красавицу Назым, единственную дочь Азимбая, единственную сестру шестерых батыров. В тот год ей как раз исполнилось восемнадцать, и о красоте этой гибкой, как тростинка, девушки складывали песни не только казахи, но и калмыки, что издавна соседствовали с ногайлинцами. Многие были очарованы ее красотой, каждый мечтал стать ее избранником. Но велик был страх джигитов перед грозными сыновьями Азимбая, и влюбленные опасались даже близко подойти к ее аулу, не говоря уже о том, чтобы искать с нею встречи.
Но Назым, которую нежно лелеяли и мать, и отец, и братья, не была избалованной, капризной и ленивой, как это часто случалось с дочерьми других баев. В пять лет она уже теребила шерсть. В шесть — начала сучить нитки для холстины своими слабыми пальчиками. В семь лет взяла в руки иголку и принялась выводить затейливые узоры по шелку. В восемь — пряла пряжу. В девять—могла вырезать красивые орнаменты для одежды. В десять — шила, надев на палец наперсток. В один-надцать научилась заваривать такой вкусный чай, которого отродясь не пивали в ауле. В двенадцать — начала готовить мясо. В тринадцать — сама поставила себе отау. В четырнадцать—ткала холст. В пятнадцать — шутя справлялась одна со всем домашним хозяйством. В шестнадцать — села на скакуна. В семнадцать — сделала стрелы и натянула тетиву лука. А на восемнадцатом году своей юной жизни — запрягла в позолоченную повозку тройку самых быстрых лошадей и впервые выехала на прогулку со сверстницами. К тому же Назым отличалась умом и сообразительностью.
Итак, девушка достигла того возраста, когда сердце начинало трепетать у каждого, кто хоть раз встречал ее. И стар и млад теряли дар речи при виде ее красоты, а тот, кто лишь слышал о Назым, проводил бессонные ночи, мечтая хоть краешком глаза глянуть на нее. Вот почему в этот переезд на джайляу юноши многих аулов о замиранием сердца ждали, когда проедет золоченая повозка Назым.
А весна была в самом разгаре, и люди не могли досыта надышаться ароматом зеленых лугов. Для юношей и девушек это время было особо привлекательным. Весь долгий день они пасли скот или хлопотали по хозяйству, зато ночью оставались под присмотром лишь единственного сторожа джайляу — золоторогого месяца...
В один из дней Азимбай созвал к себе своих детей. Первым преклонил перед ним колена старший, по имени Кабыршак. Рядом с ним, соответственно возрасту, сели ?араз, Дараз, Алшыораз, ?арымсак и Сарымсак. Заняла свое место перед отцом, сидевшим на торе — самом почетном месте,— и несравненная Назым. Отец помолчал, глядя на своих детей, после чего сказал:
— Сыновья мои На этом джайляу, у истока реки Ну, впадающей в озеро, родилась сестра ваша, моя единственная дочь Назым. И будет ей этим летом ровно восемнадцать. Мудрые предки говорили: восемнадцать — время зрелости сына и совершеннолетия дочери. Для родителей это время великой радости и великой печали. Сын женится, вводит в дом невестку, а дочь, рожденная для чужого очага, оставляет отцовское гнездо. И еще говорили предки: сын умножает свой род, дочь множит народ. И стоит ли напоминать, что привести в дом сноху и выдать замуж дочь — это не одно и то же...
Азимбай снова задумался, и сыновья с почтением ждали продолжения его речи. Назым смущенно опустила свои черные, прекрасные глаза.
— Да, выдать замуж дочь — нелегкое дело... Но как бы ни печалилось сердце, этот день настает. Так сыграем же свадьбу, и пусть вся округа радуется вместе с нами. Объявим всем, что наша Назым достигла совершенно¬летия! Что скоро будет праздник для всего народа. И пусть люди выгуливают скакунов для скачек, а борцы готовятся к поединкам! Мы же, дети мои, должны щедро, не скупясь угостить собравшихся, наградить состязающихся богатыми подарками, чтоб слух о нашем празднике прошел по всей степи. Вот почему я велел в этом году откочевать на джайляу раньше обычного. Мы устроим той и положимся на волю аллаха, чтобы Назым стала женой достойнейшего... Это все, что я хотел вам сказать, дети мои...
Братья радостно переглянулись. Караз подмигнул Даразу, Карымсак — Сарымсаку, Алшыораз улыбнулся сестре и кивнул ей, поздравляя. Лишь старший, Кабыршак, безмолвствовал, насупившись как сыч. |