| | Тайбурыл, которого до сих пор не касалось ничто, кроме нежных пальцев Кортка-слу, взвился пулей от горящего удара доиром. Разрезая воздух широкой, как у верблюда, грудью, он распластался в полете, едва касаясь копытами земли. Спустя некоторое время, под ушами скакуна выступил пот и шерсть радужно заблестела под солнечным светом. Чем больше разогревался Тайбурыл, тем стремительней слагался его бег. Небольшие низины он преодолевал одним махом, словно перепрыгивал через лунки очагов, вырытых в земле. Кобланды охватило неизведанное доселе глубокое удовлетворение от мощного разбега Тайбурыла.
«Незабвенная моя Кортка!— проговорил он мысленно, только сейчас по-настоящему проникаясь уважением к своей невесте, денно и нощно готовившей ему скакуна.— Ты любила напоминать, что конь — крылья джигита. Теперь я понял тебя, моя бесценная Кортка-слу! Ну, что ж, покажи, Тайбурыл, на что ты способен, лети, как на крыльях! Я поклялся, что никому не дам опередить себя в силе и отваге, ни перед кем не склоню гордой головы! И ты не позволяй обойти себя ни одному из прославленных скакунов, из тех, кто держит хвост на отлете или носит долгую гриву. Будем дорожить своей честью, Тайбурыл! Кияты ушли далеко вперед, идут сейчас, насмехаясь надо мной, мол, Кобланды не посмел ослушаться Кортка-слу и укрылся в белой юрте. Обгони киятов, Тайбурыл, не допусти, чтобы я глотал пыль, поднятую моими обидчиками! Если ты истинный тулпар, как считает Кортка-слу, пройди сегодня же весь сорокадневный путь и доставь меня к хану Казану!»
Дойр с кнутовищем из таволги со свистом опустился на бедного Тайбурыла. Тяжело пришлось скакуну. Плотно сплетенный кнут рассек бедро так глубоко, что кровь, хлынувшая из раны, образовала озеро на каменистой земле. Озеро получилось столь большое, что наелись досыта теплой кровью стервятники и вороны, тучами слетевшиеся со всех сторон.
Тайбурыл еще быстрее понесся над степью. Пышный хвост и долгая грива разошлись от встречного ветра, натянулись, как волосяные струны кобыза, и издавали нежные мелодичные звуки. Шерсть, которая отливала наполовину серебром и наполовину золотом, покрылась потом, и на каждой волосинке он светился капелькой чистой росы. Пыль, взлетающая из-под копыт, уносилась в желтую степь подобно смерчу. А Тайбурыл все прибавлял в беге. Серые камни, встречающиеся в пути, сплющивались под его круглыми копытами, словно вязкая глина; он не обращал внимания на коварные бугры, не сбавлял хода перед покатыми холмами. Когда конь с призывным ржанием устремлялся вперед после каждого тяжелого удара доиром, простор сужался, накатываясь под копыта, и далекое становилось близким. Солнце стояло в зените, когда бег сиво-чалого тулпара стал подобен полету стрелы, выпущенной из тугого лука. Во второй половине дня бег Тайбурыла изменился: он скакал, легко складываясь и выпрямляясь, словно хорошо продубленная податливая воловья шкура. Спустя еще некоторе время он вытянулся в струнку — так, все утончаясь, вытягивается в руках искусного зергера проволока из благородного металла.
В час полуденной молитвы бесин далеко впереди показался небольшой клуб пыли. Увидев его, Тайбурыл загорячился и вовсе пошел мерить версты, он напоминал теперь степного неутомимого лиса, преследующего добычу. Оказалось, впереди мчался батыр Кара-Букан.
Приветствую тебя, мой старший брат!— Кобланды, догнав его, слегка придержал сиво-чалого.— Кто идет впереди тебя?
- Догнал нас, светоч мой Кобланды?— Кара-Букан поскакал рядом с ним.— Я знал, что ты пойдешь с нами. Кому, как не тебе, подняться на защиту своего народа? А впереди, за этим холмом,— Кара-Букан показал кнутовищем в направлении, куда он держал путь,— идет, кажется, батыр Косдаулет.
Последние слова Кара-Букана повисли в воздухе: Кобланды умчался в мгновение ока.
Прошел малый промежуток времени, и сиво-чалый скакун мчался ноздря в ноздрю с конем Косдаулета.
Приветствую тебя, мой старший брат!—поздоровался с ним Кобланды.— Кто идет впереди тебя?
- Это ты, светоч мой Кобланды? Как хорошо, что ты едешь с нами! Там, впереди, по-моему, скачет батыр Аккозы.
И опять Тайбурыл понесся в безумном беге, ударяя широкую грудь о встречный ветер, и скоро догнал Аккозы, оставил его за спиной и, перевалив за невысокий холм, достал батыра Каракозы.
Приветствую тебя, мой старший брат!—окликнул его Кобланды.— Скажи, а кто у нас впереди?
- Это ты, светоч наш Кобланды?—обрадованно воскликнул батыр.— Теперь я верю в нашу удачу! Твой сверстник Караман оторвался от нас еще вчера и мы никак не догоним его,— стал объяснять он Кобланды.— Уж больно резвый тулпар под ним, похоже, сейчас скачет за горами, за долами. Вряд ли ты его догонишь сегодня.
Слова Каракозы задели Кобланды за живое, он стегнул сиво-чалого, и тот понесся, словно капля, стремительно падающая с поднебесья. Мир закружился вокруг.
Караман, оказалось, и вправду ушел далеко. Но для разгоряченного Тайбурыла теперь не существовало расстояний: он мчался, прижав уши, приникнув к земле,— так стремглав, кубарем скатывается с крутой горы заяц.
И снова слегка придержал Кобланды сиво-чалого, убавил ему шаг, поскакал рядом с батыром Караманом.
Ойбай-ау, мой друг, и это-то и есть твой хваленый скакун?—бросил ему Кобланды.— Мне он представляется клячей, на которой впору пасти овец, нежели аргамаком, на котором мчатся в бой! С таким ходом, мой друг, ты будешь двенадцать дней добираться до моего коса, в котором я сегодня остановлюсь. Ну, каково, мой друг? Ты обозвал меня бабой и ушел, не удосужившись подождать меня! Ты вышел в путь тремя днями раньше, а я догнал тебя за полдня. Надеюсь, теперь, когда ты увидел Тайбурыла, которого пестовала Кортка-слу, ты убедишься в ее уме? Или будешь лить слезы от того, что тебя обогнали на коне, которого взрастила женщина?
|
1
