| | От богатства люди теряют голову. Когда начался кокпар, в котором наездники должны были на полном скаку подхватить с земли тушу козла, не уступая ее соперникам, вчерашний раб Ултан выделил для этой игры тушу четырехгодовалой лошади. Приз оказался настолько тяжелым, что тут было не до борьбы. Джигиты не могли поднять тушу даже тогда, когда им никто не мешал. Они пытались подойти к ней с разный сторон, хватали так и эдак, но все без толку, туша даже не сдвинулась с места. Тщетные потуги джигитов, считавшихся самыми сильными людьми края, развеселили Ултана.
Неожиданно из-за холма показался старик Култай, подскочил к туше, в мгновение ока сделал надрез на задней ноге четырехлетки, подцепил тушу за луку седла и помчался дальше, волоча за собой тяжелый приз кокпара. Толпа загудела, поразившись силе чубарого, на котором восседал Култай. Джигиты, разгорячившиеся в безрезультатной борьбе за обладание призом, посчитали себя уязвленными. Да и было им за что пенять на себя: над ними взял верх какой-то тщедушный старик.
Они подскакали к самозванному хану и стали домогаться у него другого приза.
Мы не успели насладиться кокпаром, досточтимый хан! Вели подать другую тушу!..
Ултан увидел вдали фигурку Жадигера, закованного в кандалы, и решил совершить еще одну жестокость. Он поднял руку и объявил:
— Мои дорогие гости! Я придумал для вас самую веселую потеху, о которой едва ли когда-нибудь слыхивали на свете. Следующим призом моего кокпара будет Жадигер. Идите и раздирайте его вместо козлиной туши!
Такое предложение Ултана и впрямь произвело на собравшихся исключительно впечатление.
— Нельзя этого делать!— заволновались одни.— Жадигер — сын Алпамыса!
— Почему нельзя?— возражали другие.— Он что, святой, если родился от Алпамыса? Можно!..
— Вот это замечательная выдумка!— бесновато завопили третьи, весьма раздосадованные предыдущей неудачей.— Поехали драть Жадигера!.. Всадники поскакали к Жадигеру, который уныло плелся за ягнятами, с завистью поглядывая на веселящийся аул. Узнав, зачем и с какой целью вокруг него закружили джигиты, он затрепетал всем телом.
— Дяденьки, милые, хорошие! Чем я провинился перед вами? Пощадите!..— Жадигер, пронзительно крича, стал бросаться то к одному, то к другому джигиту, ища защиты.
Но джигиты, которые давно позабыли про Алпамыса и держали сторону Ултана, не обращали внимания на вопли несчастного мальчишки. Тогда отчаявшийся Жадигер стал проклинать своих мучителей.
— Ах вы, кровожадные разбойники! Вас самих когда-нибудь постигнут муки и страдания, на которые вы обрекаете меня сейчас. Да сгинуть бы вам, разделив участь тех козлов, которых бросают на кокпар! Пусть от вас отвернутся родные и близкие, друзья и товарищи! Пусть над вами никогда не рассеются тучи горя и печали!.. Подождите, недолго осталось, приедет мой отец и взыщет с вас за мои несчастья... Жестоко спросит! Получите за все сполна! Ну, что стали? Хватайте, раздирайте меня, ненасытные шакалы!..
В это мгновение слова Жадигера прервали грозные крики, раздавшиеся за спинами участников необычного кокпара. Джигиты, хорошо помнившие Алпамыса и любившие его, пойдя наперекор Ултану, догнали любителей столь жестоких забав и стали теснить их. Безрассудным пришлось отступить под натиском сторонников Алпамыса. Жадигер, обессиленный, после страха и унижений, от боли, которую причиняли ему кандалы, опустился на песок и горько заплакал. Следом за джигитами, вызволившими Жадигера из беды, появился старик Култай. Он скакал на чубаром скакуне, волоча по земле тушу: старик словно заново родился, его невозможно было узнать: спина его была прямая, держался в седле он, как будто снова стал молодым и веселым. Это выглядело так необычно, что Жадигер забыл о только что пережитом и уставился на старика недоуменным взглядом.
— Светик мой Жадигер, сюинши!—радостно залопотал он, подскакивая к мальчику.— Сюинши!.. Радостная весть! Кокпар я тоже выиграл. Удача не приходит одна, понял? Бери! Специально завернул к тебе, чтобы подарить приз...
Высказав это, Култай бросил тушу на землю и, лихо развернувшись, поспешил прочь. Старик на радостях даже позабыл о том, что ехал сообщить Жадигеру о возвращении его отца Алпамыса в родные края.
А Жадигер от слов дедушки Култая пришел в еще большее удивление.
«Что это он так развеселился, когда подлый раб отбирает у него любимую сноху?— Жадигер не знал, что и подумать.— Или рад коню, которого Ултан подарил ему? Конечно, Ултан дал ему коня, иначе откуда взяться этому чубарому?.. Так бросают кость собаке, чтобы задобрить ее... А что мне делать с этой тушей? Негде взять коня, чтобы потащить ее волоком и бросить, как победитель, у ног толпы... Но что зря рассуждать? Разве бы я влачил столь убогое существование, если б имел возможность
участвовать в кокпаре? Ну да ладно, как бы меня ни унижали, а дедушку Култая надо уважить за его внимание ко мне. Отволоку я эту тушу тете Карлыгаш, пусть она накормит досыта своих гостей». Жадигер поднялся, схватил тушу за ногу, там, где на голени был сделан надрез, и поволок ее в аул. Хотя руки и ноги его были скованы кандалами, он не чувствовал особой тяжести. Между тем туша была не из легких.
Хан Ултан находился на улице, когда Жадигер вошел в аул. Он был
взбешен тем, что джигиты не выполнили его наказа и оставили в
живых сына Алпамыса. Встревожила Ултана и необычайная сила мальчика, тащившего тяжеленную тушу легко, будто это была высохшая шкура вола.
В сердце Ултана закрался страх. «В том волчонке видны все повадки будущего волка,— подумал Ултан.— В нем заключена огромная сила, и когда-нибудь он сокрушит меня. Да и ненавидит, небось, меня за то, что я женюсь на его матери Гульбаршин. Так или иначе придется прикончить его...»
С этими мыслями Ултан заторопился к Карлыгаш и грубым властным тоном приказал ей привести к нему Жадигера.
Карлыгаш поняла по его виду, что над несчастным Жадигером опять нависла смертельная опасность.
— О, создатель! Пощади нас!— зарыдала она, не в силах сдвинуться с места.— Как же меня будет носить земля, если я своими руками предам смерти единственного сына Алпамыса? Нас с Алпамысом родила и вскормила одна мать...
Прекрати!—заорал на нее взбешенный Ултан и одним ударом кулака свалил Карлыгаш на землю. Не напоминай мне о своем брате! Он сгинул с лица земли, ясно?
Как раз в это время к юрте, волоча за собой тушу коня, подошел Жадигер. Ултан ударил и его. Новая выходка Ултана переполнила чашу терпения Жадигера, он схватил своего мучителя и стал душить его. Карлыгаш бросилась разнимать их, опасаясь последствий. Видимо, крепкая хватка Жадигера уняла пыл Ултана, он легко поддался на уговоры Карлыгаш не затевать драку.
— Миленький мой!—обратилась Карлыгаш к племяннику.— Что за баловство ты затеял? Не думаешь, чем это обернется для нас?— она заплакала.— И к чему ты приволок тушу? Разве сейчас время, чтобы угощать гостей и веселиться вволю?
— Не плачь, тетя,— стал успокаивать Жадигер. Голос его звучал спокойно, непривычно по-взрослому, будто он мгновенно вырос на много лет.— И не баловство я затеял, а забочусь о тебе.
— Заботишься обо мне?
— Хотел хотя бы немного рассеять твою печаль. Думал, пусть соберет своих близких, угостит их мясом туши, взятой на кокпаре. Оно ведь в особом почете у степняков.
Карлыгаш умилили слова Жадигера, и она, громко причитая, заплакала пуще прежнего. Стенания Карлыгаш услышала старая Аналык, она вышла из своей юрты и приковыляла к своим детям. Увидев, что они оба заливаются слезами, сидя на земле в обнимку, старуха тоже присоединилась к ним.
Не впервые было плакать этим трем несчастным. Наплакавшись вдоволь, они разбрелись и занялись своими хозяйственными заботами. Аналык поплелась в степь собирать хворост, Карлыгаш захлопотала у очага; Жадигер, звеня кандалами, направился к ягнятам.
Между тем Алпамыс узнал, что потерявший от радости голову Култай не удосужился никому сказать о его возвращении на родину. Он сел на взмыленного чубарого, поскакал по следу Култая, чтобы увидеть сына Жадигера.
Перевалив высокий холм, Алпамыс заметил неподалеку от аула какого-то закованного в кандалы пастушонка, который пытался сбить в кучу разбредающихся ягнят.
Увидев незнакомого путника, пастушок замахал руками и заговорил первый:
— Эй, божий странник, счастливого тебе пути!— прокричал он еще издали.— Тебе ведь дорога человеческая благодарность, помоги мне, пожалуйста, собрать этих ягнят. На ногах у меня кандалы, голова от горя пошла кругом. Если же ты располагаешь временем, то погадай мне и раскрой мою судьбу.
Алпамыс и в мыслях не мог себе представить, что его единственный сын может оказаться в таком плачевном положении. И все же он повернул к пастушку, полный искреннего сострадания к нему. «Кто знает,— подумал невольно он,— может, мой единственный жеребеночек страдает точно так же, как и этот мальчик».
Чем ближе подъезжал Алпамыс к мальчику, закованному в кандалы, тем внимательнее тот приглядывался к всаднику.
— Я принял тебя за божьего странника, но под тобой прекрасный скакун, не уступающий боевому коню!—воскликнул Жадигер, придерживая руками тяжелые кандалы.— И вид у тебя суровый и непреклонный, какой бывает, наверно, у батыра, способного защитить свой народ. О, создатель!.. Не с отцом ли моим любимым столкнул ты меня? Я никогда не видел его, но по рассказам людей представлял себе отца именно таким человеком.
О, странник! Дай бог, чтобы ты оказался моим отцом — Алпамысом!
Странник спрыгнул с седла и крепко обнял мальчика.
— Мой Жадигер! Мой единственный сыночек!..— он тут же разбил кандалы на руках и ногах сына и отбросил их далеко в сторону.
Жадигер, с детских лет испивший полную чашу сиротской доли, впервые в жизни по-настоящему ощутил, что у него действительно есть отец.
Ему показалось, что от счастья он вознесся до небес, и все перенесенные муки, пережитые страдания вылетели у него из головы.
Теперь все позади, мой сын,— промолвил Алпамыс.— Забудь все свои беды и оставайся пока тут. А я съезжу, вытрясу душу из этого подлеца Ултана, который совсем потерял голову!
Жадигер остался ждать отца, умчавшегося на чубаром скакуне. На лице мальчика играл румянец, и глаза его светились от счастья. |
3