| | Карлыгаш привела и быстро оседлала поджарого рыжего скакуна. И на третий день длинный, с узким туловищем скакун домчал Орака в земли кипчаков. К вечеру третьего дня Кобланды увидел стремительно приближавшегося к нему батыра Орака.
Услышал голос отца и Бокенбай, находившийся в косе табунщиков. Он увидел клубы пыли, затянувшие весь горизонт, и погнал саврасого жеребца в сторону аула. За ним устремился и многоопытный батыр Естемис.
Теперь все были в сборе. Больше Кобланды никого и не ждал. Батыры проверили и привели в порядок свое оружие, и Кобланды выехал на нетерпеливо грызущем удила Тайбурыле на середину поля, выбранного для боя.
— На поединок!—крикнул он кизилбашам, наливаясь гневом.— Выходи, кто смел!
Какой воин, заслышав эти будоражащие кровь слова, сможет обуздать свое честолюбие? Хан Шошай тоже слыл честолюбивым человеком, привык всегда быть первым. Он вышел в середину, и на остриях копий обоих батыров заиграли лучи утреннего солнца. Батыры сходились, приглядываясь друг к другу, когда случилось никем не предвиденное.
Карлыга, которая все эти три дня не проронила ни слова, хлестнула Тарлана несколько раз камчой и стрелой подлетела к соперникам. Видно, ей вспомнилось все пережитое за десять долгих лет одиночества, и ожесточившееся сердце не выдержало, бросило ее на отчаянный и немыслимый поступок.
— Я отплачиваю за зло, но нет во мне злобы! Воздаю за обиду, но нет у меня чувства мести! Возвращаю — и полно!—Сказав это, Карлыга глубоко вонзила копье в бок Кобланды.— Ты посчитал меня за женщину, которую можно унизить, так знай же, что ты просчитался! Она рывком вытащила копье, и Кобланды, не ожидавший ее удара, рухнул всей тяжестью на землю. Лавиной бросились на раненого батыра кизилбаши и в мгновение ока связали его.
Карлыга, сделав свое дело, не стала задерживаться, пустила коня крупной рысью, направилась к своему шатру.
Кизилбаши воспряли духом. Они решили теперь поймать Тайбурыла, оставшегося без хозяина, стали окружать его со всех сторон. Видя, что ему не вырваться из круга, сивочалый метнулся вверх и перелетел через головы преследователей.
Караманбатыр ахнул, ударил кулаком себя по бедру, увидев, что Тайбурыл скачет без седока.
— Угодил в беду мой незабвенный Кобланды!—вскричал он в отчаянии.— Жизни своей не пожалею, но вытащу тебя из вражьих рук!
Недолго думая, он ринулся к кизилбашам, праздновавшим победу. В тот же миг набросились на многочисленного врага Орак, Бокенбай и Естемис.
Один принялся орудовать копьем — враги попадали наземь по пять, по десять человек. Другой пошел махать палицей — вражьи головы покатились, словно дыни. Третий заиграл булатной саблей, высекая кюй смерти.
А старый многоопытный Естемис направил крутогривого гнедого напролом на врага, сметая с седла всех, кто попадался ему на пути, ударами березового курука. С закатанными до локтя рукавами, подоткнув полы чапана за пояс, он терзал кизилбашей, точно волк, расправляющийся с овцами. Его зычные оглушительные крики, которыми он сопровождал свои удары, оглушали, сеяли смутный страх среди неприятеля.
Первым к Кобланды, рассекая плотные ряды кизилбашей, пробился его сын Бокенбай и несколькими могучими ударами разметал врагов, облепивших раненого батыра.
Естемис, шедший следом за Бокенбаем, увидел, что Кобланды истекает кровью, повернул гнедого и поскакал в сторону аула.
Корткаслу по белому платку, которым Естемис повязал себе голову, издали узнала старого табунщика и взволнованно забегала возле юрты. Естемис, еще не подъезжая, закричал:
— Корткаслу, милая, ты только не теряй голову! Рана батыра не опасная, но ему срочно нужно дать белое медвежье снадобье. Бери его с собой и немедля скачи к мужу, иначе он может умереть от потери крови. Корткаслу, душа моя, садись побыстрее на коня! А я доставлю туда юрту. Кобланды нельзя трогать, ему может стать хуже. Мы поставим юрту прямо над ним.
Отправив Корткаслу на поле брани, Естемис распорядился слугам разобрать юрту, навьючить ее на двух верблюдов, после чего и сам направился к подножью гор.
Корткаслу скатилась с коня, доскакав до мужа, лежащего в луже крови. Поднялась на ноги и снова растянулась на земле. Ползком, опираясь на руки, добралась она до мужа и влила ему в рот кислого молока. Спустя некоторое время Кобланды открыл глаза и стал глядеть на сына, который истово, беспощадно бился с кизилбашами, остался, видимо, доволен им, подобие улыбки появилось на его лице. Потом батыр велел позвать сына к себе.
Дорогой мой Бокенбай, опора моя!—сказал он, обращаясь к сыну.— Благодаренье создателю, который дал мне такого сына! Я глядел, как ты рубился с врагами, и остался доволен. Не комунибудь другому, а тебе удалось первым прорваться ко мне, освободить отца из вражьих рук.
Хан Шошай решил осуществить свой коварный замысел и напал на нас, подготовившись исподволь. Так делает бросок серый волк, поднаторевший на разбоях... Если ты считаешь себя моим сыном, то не появляйся передо мной, прежде чем не вонзишь ему в бок стальное острие копья. Иди, сынок, отомсти ему за меня!
— Хорошо, отец!—ответил Бокенбай, порываясь встать.
— Мне до самой смерти не смыть с себя черной славы,— продолжал Кобланды.—
Повержен я не ханом и не батыром, а женщиной! Девушка сокрушила меня, выбрав подходящий момент, и я лежу, словно обессиленный верблюд. Что поделаешь, видно, такая мне выпала судьба! Горько, когда враждебность проявляется в человеке, от которого этого не ждешь. Ну, иди, дай всевышний тебе удачу!..
Бокенбай понимал, что отец страдает не столько от раны, сколько от обиды. Его жгло уязвленное самолюбие. Юный воин повернул саврасого жеребца и помчался вдогонку за кизилбашами, дрогнувшими от натиска казахских батыров и отступавшими в беспорядке.
— Стой, Шошай!—прокричал Бокенбай, летя на саврасом.— Не убегай, хан Шошай! Тебе известно, что мужество проверяется в бою. Возьми мою жизнь, но удовлетвори мое желание! На поединок!
Слова Бокенбая заставили хана придержать коня. Он пригляделся к своему преследователю и успокоился, убедившись, что за ним мчится всегонавсего четырнадцатилетний мальчишка.
Боевые кони, сойдясь в одном месте, поднялись на дыбы и, будто сцепившиеся волкодавы, обменялись гулкими ударами передних копыт. С лязгом схлестнулись сабли, но ни Бокенбая, ни Шошая не коснулись острые лезвия. Воины разминулись и снова сошлись, теперь уже в их руках были копья. Орак и Караман расстегнули боевые пояса и, закинув их по обычаю себе на шеи, молились за победу мальчика.
|
2
