| | — Мой хан!—обратилась она к Алшагыру тоже холодным тоном, окончательно сбивая его с толку.— Даже ворованные украшения одевают на себя, а не прячут, не хоронят далеко от людских глаз. Ты захватил меня силой и держишь, словно пленницу. А ведь я росла, словно вольная рыба, плавающая в просторной воде. Как же ты хочешь понять мою красоту, держа меня взаперти? Красивое создание становится еще красивее, когда чувствует себя в своем привычном мире. Как же ты хочешь сохранить мою красоту, держа меня в клетке? Позволь мне, мой хан, выехать из города,— попросила Корткаслу Алшагыра с неожиданной обворожительной улыбкой.— Я хочу развеяться, подышать вольным воздухом.
Алшагыру понравилась откровенность Корткаслу; пусть говорила она холодным тоном, но, слава всевышнему, не стало всегдашней отчужденности. Действительно, ни к чему держать ее в узде, подумал хан Алшагыр. Женщина есть женщина. Пусть развеется, может, отойдет, станет покладистее, мягче. И, соглашаясь с доводами Корткаслу, хан благосклонно кивнул ей. Как только Корткаслу вышла из покоев, хан вызвал к себе двух преданных рабов и двух рабынь и строгонастрого приказал им глаз не спускать с пленницы, следить за каждым ее шагом.
Когда Корткаслу с полосатым мешком в руке вышла из ворот и направилась к лесу, следом за ней последовали и четверо подосланных рабов. Однако шли они за пленницей недолго, затеяли между собой игру, а вскоре и вовсе отстали.
Корткаслу шла, торопясь, но чем ближе подходила она к лесу, тем сильнее ею овладевало желание испытать Кобланды. Всетаки немало воды утекло с тех пор, как они расстались, и немало пришлось им пережить за это время. Она сложила мешок вчетверо, положила за пазуху и, изменив походку, ступая теперь тяжело, вошла в лес.
Услышав запах Корткаслу, взвился вверх Тайбурыл, привязанный к дереву, порвал чембур и, не обращая внимания на окрик Кобланды, понесся рысью навстречу любимой хозяйке. Корткаслу не смогла удержать слез, когда увидела Тайбурыла, спешащего к ней. Тулпар подбежал, понюхал руки любимой хозяйки и, подогнув передние ноги, трубно заржал.
Подошел Кобланды, и Корткаслу изогнулась в традиционном приветствии.
Здоров ли мой Кобланды, подобный льву?—приветствовала она Кобланды.— Ты был самым дорогим сокровищем моим в этом мире, но тулпар Тайбурыл подоспел ко мне раньше тебя. Земля иссыхается, когда ты покидаешь ее, и зеленеет с твоим возвращением. Вернулся ли живым-здоровым в родные края, мой повелитель? Пока тебя не было, я попала в невольничьи сети; ходила и в служанках, была и в наложницах, пока ты был далеко: немало довелось мне пережить, мой повелитель! Не по своей воле я разделила чистую супружескую постель с ненавистным врагом. Теперь я жду ребенка, и твоя воля, как поступить со мной.
Кобланды окинул отяжелевшую Корткаслу с ног до головы и горестно вздохнул. Колени его обмякли, и он остановился, сделав навстречу ей шаг другой. Опустились руки, протянутые для объятия.
Ушло, видать, мое время, Кортка,— произнес он глухим голосом.— Был бы я в родных местах, все бы случилось иначе. Кто не зарится на табун, оставленный без присмотра? Кто не норовит урвать себе лучшее и унизить достойного, видя, что он беззащитен? Мне нечего тебя винить, Кортка. Во всем виноват я сам. Но былое чувство не погасло, и ты для меня все равно останешься самой желанной и самой дорогой подругой жизни.
Корткаслу не выдержала, видя, какие муки испытывает Кобланды, вытащила из за пазухи полосатую мешковину и бросила ее прочь от себя. Увидев, что Корткаслу никакого ребенка не ждет, а попросту разыгрывала его, Кобланды рассмеялся от охватившего его счастья.
Милая Кортка! Вдалеке я только тем и жил, что постоянно вспоминал о тебе!— Кобланды порывисто обнял невесту за тонкую талию и поцеловал ее в сияющие глаза.— Не было у меня большей мечты, чем увидеть тебя, обнять, прижать к своей груди. Слава всевышнему, встретились друг с другом.
У обоих влюбленных на глазах показались слезы.
— Ты вела себя достойно своего высокого имени,— волнуясь, продолжал Кобланды.—Я глубоко удовлетворен твоим поведением и склоняю перед тобой свою голову. А теперь возвращайся в город, милая Кортка. Я сяду на Тайбурыла и возьму за горло Алшагыра! Передай мой привет соплеменникам, пригнанным в город, пусть сегодня ночью кипчаки забудут про сон. Времени у них достаточно, чтобы изготовить оружие и вооружиться понастоящему. Пусть соберутся на городской площади, как только услышат мой боевой клич. Тебе пора, милая Кортка, возвращайся в город. Как бы проклятый Алшагыр не принялся за моих бедных родителей, решив, что ты сбежала от него.
Корткаслу, легко и плавно ступая, зашагала в город. У низины следом за ней пристроились два здоровенных раба и две рабыни, подосланные Алшагыром следить за Корткаслу.
Слух о приезде Кобланды в короткое время распространился среди кипчаков: люди передавали его из уст в уста. Несмотря на то, что за ними следила ханская стража, обрадованные узники, поплевав на руки, принялись готовить оружие.
Отправив Корткаслу в город, Кобланды взлетел на коне на вершину ближайшего холма. Он с нетерпением ждал Карлыгу, которая обещала подъехать сегодня к середине дня. Точно в условленное время и точно там, где он сам проезжал вчера, добираясь к городу, показались клубы пыли. Через несколько мгновений на расстоянии полета стрелы от клубов пыли показался сивый Тарлан, мчащийся в стремительном беге. Одновременно с сиянием золотого шлема Карлыги, которое ударило Кобланды в глаза, до него донесся радостный, переливающийся серебром девичий голос. Сердце Кобланды чуть не выскочило из груди. Он выпрямился в седле и, не отдавая себе отчета, потер зудящиеся кулаки, будто готовился вступить в схватку с ханом Алшагыром. На миг рассеялась пыль, и Кобланды увидел знаменитого Кокбести, мчащегося на хвосте Тарлана. На нем скакал Караманбатыр. И стоило Кобланды узнать своего сверстника, как он начисто забыл все свои обиды, накопившиеся на друга. Ему показалось, что между ними не было никакой размолвки, и они никогда не расставались на дорогах нескончаемой войны. Он сбросил мизинцем с угла глаз непрошенную горячую слезинку, громко закричал, привественно махая рукой друзьям, скачущим теперь бок о бок, и увидел, что рядом с ними, рассекая тучи пыли, мчится третий всадник.
«Вот тебе и на!—подивился Кобланды, глядя на всадников.— Ну и Карлыга, молодцом! Я думал, буду мыкать одиночество, а она собрала со всех сторон света моих единомышленников и привела прямехонько ко мне!»
Кобланды почувствовал себя на седьмом небе от радости. Три всадника, несущиеся ему на подмогу, представились ему целым войском.
«Сидит в седле, словно влитой,—стал рассуждать Кобланды, приглядываясь к незнакомцу.— Кто же это? Уж не Оракбатыр ли? О нем кияты в последнее время не раз упоминали во время похода. Похоже, что это он скачет мне на помощь! Заговорила, видно, в нем кипчакская кровь!—обрадованно заключил Кобланды, вспоминая, что мать Орака — кипчачка, которую когдато выдали за киятского воина.— Как же можно оставаться в стороне, когда родину матери осквернил враг? Ах, Карлыга, что ты только не сделала ради меня?»
Тем временем все три батыра взлетели на холм и остановились возле Кобланды. Он поочередно обнял Карлыгу и Карамана, потом с улыбкой взглянул на молодого широкоплечего батыра, приветственно протянувшего ему руку.
Неужто судьба свела меня с Оракбатыром? Говорят, он не ведает жалости к врагам, а меч его разит без пощады!
— Ты не ошибся, Кобланды,— с достоинством ответил молодой воин.—Приветствую тебя, батыр!
— Приветствую и тебя, дорогой Орак! Признателен тебе, племянник, что отозвался на мой призыв!
Недавно только услышал о том, что на наши степи совершил набег хан Алшагыр, и готовился было идти за ним в погоню,— улыбаясь, стал объяснять Оракбатыр.— А тут прискакала Карлыга, велела идти с ней, вот и примчался к тебе. Веди нас теперь сам!
Полный радости, Кобланды снова заключил батыров в крепкие объятия. |
3