| Семь лет ходил за Каракозаим по пустынной степи Кейкуат. Пастух принимал затею ханской дочки за сумасбродство и смотрел на себя, да и на свиту красавицы Каракозаим, как на людей, выживших из ума. Иногда он задумывался над всем этим и спрашивал себя: «На что ей далось это бродяжничество? С жиру бесится? Или не хочет видеть своего незадачливого жениха?.. А может, она замыслила что-то тайное?» И вот сегодня после разговора с Алпамысом, он, кажется, понял истинную причину странной кочевой жизни Каракозаим. Его предположение полностью оправдалось, когда он рассказал девушке историю свирели. От радости дочь хана долго не могла найти себе места: то прыгала, как ребенок, заливаясь счастливым смехом, то умоляла Кейкуата поскорее показать ей злополучный зиндан, а то вдруг спохватывалась и, испуганно закрыв рот ладонью, оглядывалась на девушек, веселящихся неподалеку, боясь, что они угадают ее чувства.
Наконец они вышли в степь и направились в сторону зиндана. Исстрадавшаяся от тоски Каракозаим заговорила первая, наклонясь над темным входом.
— Алпамыс, ты жив?
— Жив, Каракозаим,— долетело снизу.
— Благодарение всевышнему, что я дождалась этого дня. Целых семь лет я разыскивала тебя. Нашла все-таки...— Каракозаим замолчала, застыдившись своей откровенности, и заговорила спустя некоторое время.— Ну да хватит об этом... Лучше подскажи мне, как тебя вызволить из темницы.
— Это тебе не под силу, милая Каракозаим. Ты скажи, что стало с моим чубарым?
— Твой конь заперт в железной конюшне.
— Сможешь вывести его оттуда?
— Нет, мне и близко не подойти к конюшне. Ее охраняет многочисленная неприступная стража.
— Тогда применим хитрость,— сказал Алпамыс.— Ты надень мой камзол, он за семь лет насквозь пропитался моим потом, а сверху набрось грязный халат. Волосы собери, чтобы не было их видно, и оденься под дервиша. Им везде путь открыт, так что найдешь способ подойти к конюшне. А там все произойдет само по себе.
Предложение Алпамыса понравилось Каракозаим. Она надела на себя задубевший от пота камзол Алпамыса, затем обрядилась в одежду странствующего дервиша и, опираясь на белый посох, побрела в Тасты. Через несколько дней Каракозаим добралась до города, подошла к железной конюшне и три раза обошла ее. Каждый раз, когда девушка проходила конюшню с наветренной стороны, чубарый тулпар начинал ржать и бить копытами об пол, отчего на его ногах загремели железные путы. Видимо, терпению Байшубара пришел конец, он пронзительно заржал, будто задыхаясь, и вдребезги разнес железные путы и конюшню. Стража в страхе бросилась врассыпную. Байшубар, вырвавшись на волю, с трубным ржанием помчался к дервишу и остановился, уткнув морду ему под мышки. Видно, совсем затосковал конь по своему хозяину. Хан Тайшик был поражен поведением Байшубара.
— Эй, дервиш!— окликнул он странника, гладившего коня по холке.— Кто ты будешь? Уж не переселилась ли в тебя душа Алпамыса? Или, может быть, ты сам и есть Алпамыс? С чего это чубарый тянется к тебе?
— О, всемогущий повелитель, разве вы не видите, что я лет на десять моложе Алпамыса?— молвила Каракозаим, изменив голос, чтобы отец не распознал в ней свою дочь.— А если конь тянется ко мне, то этому есть причина. Однажды мне довелось быть в Жидели Байсын, в землях племени конрат. Помню, этому чубарому было тогда три года и он тяжело болел. Коня сглазили, и все думали, что он околеет. Но я вылечил его, поставил на ноги. Конь — животное благородное, стоило мне появиться в Тасты и пройти мимо конюшни, как он услышал мой запах и выскочил ко мне. Видите, он жалуется мне на свою судьбу. Чуть не плачет, несчастный.
Хан Тайшик и не подозревал, что перед ним стоит его родная дочь Каракозаим.
— В таком случае,— сказал хан, обращаясь к дервишу,— возьми чубарого тулпара и приучи его слушаться меня. До сего часа он никого не подпускал к себе. Тебя, видимо, прислал ко мне сам создатель.
— Будь по-вашему,— сказал дервиш.— Но это не такое легкое дело, как вам может показаться. Чтобы усмирить Байшубара, мне понадобится сорок арканов, сорок бараньих курдюков, боевые доспехи и оружие Алпамыса. И дайте мне семь дней сроку. На восьмой день я приведу вам чубарого тулпара на поводу.
— Хорошо, договорились.— Хан Тайшик повеселел и тотчас отдал все необходимые распоряжения прислуге.
Каракозаим не сразу ушла с дворцовой площади. «Иначе я не могла поступить, дорогой отец,— мысленно делилась она своими думами с отцом.— Меня сжигает огонь любви, и я, наверное, разделю судьбу мотылька, упавшего с опаленными крыльями. Но в этом — мое счастье. Другого пути для меня нет. Не посчитался с моими желаниями, пообещал полоумному сыну ведьмы, покрытому паршой и язвами. Как я могу позабыть о том, как легко ты решился на такое? Чем влачить жалкое существование рядом с недоумком, быть его женой, лучше погибнуть, став рабой любви...»
Каракозаим, глотая слезы, покинула Тасты, ведя Байшубара на поводу. |