| И люди аула повеселели. И затеплилась надежда в потаенных уголках их души, развязались языки. Все заговорили, зашептались. И не чудом ли было, что лишь одно имя — Камбар — сразу же придало им столько бодрости и силы?
— Велите резать баранов, угощайте калмыков,— распоряжался Азимбай.— Будем слушать Келмембета, пусть он даст волю красноречию, пока ему самому не надоест болтать. А проводив их, тут же пошлем гонца за Камбаром. Ну, братья, вам предстоят великие дела. Не суетитесь, не теряйтесь, будьте хладнокровными... А сейчас все, кроме Алшыораза, следуйте за мной... Келмембет ненавидит и боится его...
Во главе большой толпы джигитов Азимбай направился к юрте, где нежился Келмембет. Увидев, что к ним идут, Келмембет опять сильно испугался и спрятался за джигитов, окружавших его со всех сторон. Глазки у него забегали, высматривая в толпе Алшыораза, но Азимбай, оставив всех у входа, вошел в юрту один. У самого порога он опустился на колени и коснулся земли белоснежной бородой. Это означало, что он готов исполнить любое его желание. И Келмембет успокоился. Он тут же растолкал джигитов, за которыми прятался, и, скрывая растерянность, достал из кармана шелковый платок, чтобы вытереть взмокший лоб.
— Добрейший и величайший Келмембет, мы все склоняем головы перед тобою. Мы предлагаем забыть наши раздоры, тебе и твоим людям отужинать, выкурить кальян и с веселым, хорошим настроением вернуться в свой стан. Для тебя мы заколем жеребенка, для твоих друзей — баранов. Всем вам будет оказан надлежащий почет и соответствующее вашему положению уважение. Что ты скажешь в ответ на это?
— Пусть будет так,— важно отозвался довольный словами старика Келмембет.
Азимбай снова склонился в поклоне.
— Для сорока человек эта юрта тесна, я хочу предложить тебе и твоим людям перейти в другую, более просторную юрту чтоб вольнее было пировать. Ты согласен, величайший из людей Келмембет?
— Пусть будет так,— снова повторил Келмембет, и казалось, что он заучил эту фразу наизусть. Однако, немного подумав, он вдруг переменил свое решение и добавил:— Нет, мы будем пировать вместе, Азимбай, и мы будем пировать в этой юрте.
— Слушаюсь,— склонился в поклоне Азимбай.— Тогда позволь к этой юрте приставить еще одну. Одна будет для гостей, другая — для челяди, которая будет вас обслуживать. Что на это скажешь, мудрейший Келмембет?
Келмембет посопел и согласно кивнул головой.
А вокруг кипела работа. Одни джигиты отправились за скотом для гостей, другие ставили котлы. Десять джигитов таскали бурдюки с кумысом, двадцать—не разбирая, перенесли восьмикрылую юрту и установили ее рядом с той, где находились калмыки, так что две юрты, сообщающиеся через дверь, превратились в роскошный дворец, способный вместить не менее сотни пирующих. Внутри расстелили новехонькие, шуршащие шелком одеяла и положили под локоть каждому гостю по бело-снежной подушке. На расстеленных цветных скатертях появились расписные пиалы, наполненные золотистым кумысом.
Резали баранов, жеребят. Пылали огни в очагах. Кипели котлы, распространяя окрест аромат вареного мяса. Быстроногие джигиты встали цепочкой, передавая из рук в руки тяжелые блюда. Из юрт посуда возвращалась наполненная обглоданными костями, их вываливали на поживу собакам. И кобели, рыча, дрались между собой за самую большую и жирную кость. Ведь всем известно — голодный довольствуется тем, что есть, а сытый — драчлив.
А когда калмыки наконец-то насытились, джигиты, убрав дастархан, поставили медные тазы и принялись поливать гостям на руки из медных кувшинов. Келмембета радовала струя приятной теплой воды, и он долго не убирал ладони. Но вот уже другой джигит протягивал ему мягкое мохнатое полотенце, и Келмембет от удовольствия. Началось церемониальное подношение подарков. В юрту был внесен роскошный парчовый халат, причем двое джигитов держали его за рукава, двое за подол. Остальные джигиты во главе с Азимбаем набросили его на плечи Келмембета. Ниспадающий до полу халат, с золотым шитьем по вороту, ласкал взгляд. Голову Келмембета украсила богатая норковая шапка, талию обхватил пояс, расшитый серебром. Калмыки шумно, вразнобой поздравляли своего мырзу, и Келмембет, важничая пуще прежнего, приосанился, искоса поглядывая на свой новый халат и ощупывая шапку. Тут в юрту вошли сорок юных девушек. Все они, совершив ритуальный поклон, надели на головы каждого из калмыков дорогие меховые шапки в так же быстро покинули юрту. А сам Азимбай снова обратился к Келмембету:
— А теперь, досточтимый Келмембет, чтобы не застыдились твои руки головы в норковой шапке и плеч, укутанных парчой, возьми в правую руку повод белого коня, в левую — повод вороного. И не обессудь за такие скромные дары! Сбруи коней из чистого серебра, седла покрыты шелковыми попонами, которые расшиты золотом. Не обессудь!
Приподнялся полог юрты, и перед нею провели белого и вороного коней, чтобы Келмембет, не выходя наружу, смог по достоинству их оценить.
— Прими наши дары как знак высокого уважения к тебе, о великий визирь великого хана,— закончил Азимбай, склонившись в почтительном поклоне.
Келмембет, растроганный щедрыми подарками, ответил ему так:
— Азимбай, дорогой, благодарю тебя, что ты внимательно выслушал меня и отнесся ко мне, как того требует мой сан. В этот раз никто не обидел меня. По правде сказать, когда начал съезжаться народ из близлежащих аулов, я немного испугался, мне почудилось, что вы задумали снова расправиться со мной. Но вспомнил, что даже в прошлый раз, когда ты полагал, что я виновен перед тобою, ты все же не предал меня смерти. Я навсегда запомню это... И я... доволен тобой, твоей предусмотрительностью, твоим умом. Ты поступаешь мудро, решив выдать дочь за нашего хана. Это — мудрый поступок. А иначе — много крови пролилось бы в этой степи...
Келмембет собрал и положил себе на колени плетку, вьющуюся подле его ног как желтая змея. Тем самым он давал понять, что теперь слушает Азимбая. Азимбай в свою очередь снял с пояса посеребренный ремень, бросил его на землю и, подумав, сказал:
— Келмембет, к старости человек теряет красноречие, и его слова утрачивают былую силу. Слова, которые еще совсем недавно казались железными, теперь рвутся как гнилая веревка. Ослушавшись меня и поддавшись на уговоры глупых родичей, мой сын Алшыораз обидел тебя, но, скажу по чести,— старый верблюд пока еще не утратил своей силы. На этот раз я заставил домочадцев подчиниться моей воле и помощницей мне была Назым-жан, сказавшая: «Лучше валяться в ногах у хана, чем делить постель с простолюдином. Караман манит меня, и я не оттолкну священной руки хана». Келмембет, ты знаешь, что охотников до моей дочери множество. Но правильно говорится: получает не тот, кто всех обгонит, а тот, кому суждено это получить. Я рад, что все склады вается так удачно и моя Назымжан достанется твоему владыке. |