| | Назым застыла на пороге. Любимый был так близко, но они даже словечком не смогли перемолвиться. Почему не остановился в ауле? Почему отвел глаза, не попросил у девушки напиться, не вступил с ней в беседу? Она была в отчаянии. Лицо ее пылало, в висках гулко стучало. Лишь топот копыт все еще отдавался в ушах. С трудом вернулась в юрту и взяла в руки зеркало. «Что это? Почернело лицо мое или поблекла моя краса? Почему не обратил на меня внимания Камбар?» Нет, нет — лицо ее было по-прежнему белым, лишь на тонких длинных ресницах блестели слезы печали. Она утерла платком слезы, глубоко задумалась и вдруг решительно тряхнула головой. Она поняла — славой и красотой, богатством и хитростью не покорит она сердце Камбара. Только умом своим и смелостью добьется она счастья для них обоих.
Она поручила невестке собрать всех девушек и молодух аула и велела каждой из них спрясть до полудня по веретену шелковой нити. Тридцать женщин и девушек принялись за работу, тридцать женщин и девушек теребили шелк, тридцать веретен забегали, суетливо обгоняя друг друга. Но и языки мастериц не отставали от веретен, и работницы спешили выплеснуть друг другу все последние новости. Веселясь, натянули они спряденные нити, вбив в землю колышки на том пути, по которому должен был возвращаться Камбар. Они смеялись, подшучивали друг над другом, и Назым гневалась на них, ибо ей казалось, что работа идет слишком медленно, что они ни за что не успеют закончить приготовления к возвращению Камбара. Но девушки, шустрые и ловкие, как молодые верблюжата, трудились споро, ловко связывая оборванные нити, и вскоре все окрест наполнилось их веселым щебетом и смехом. Они огородили шелковыми нитями все пространство от белой юрты Назым до самого устья реки, после чего разошлись по домам, вернувшись к своим обыденным заботам.
А Назым удобно устроилась на пороге юрты и стала ждать батыра. Рядом с собой она поставила бурдюк из кожи молодого жеребенка, полный кумыса, расписную чашу — тостаган — и большую ложку с серебряным брелком, чтобы разливать кумыс. А еще принесла она из юрты чашу из чистого золота, к которой еще ничьи губы не прикасались. Она мечтала встретить здесь Камбара и утолить его жажду. Закончив приготовления, она, чтобы скоротать время, принялась ткать полотно. Белые пальцы ее проворно сновали меж шелковых нитей, как серебряные мальки в речной воде, и привычная работа незаметно увлекла ее.
И снова услышала она стук копыт. Сердце ее затрепетало, слабость овладела ею. Она хотела вскочить, чтобы поприветствовать батыра, о котором говорила вся округа, однако ноги не слушались ее. «Что ж, так тому и быть,— решила она.— Увидит он меня, приблизится, спешится, тогда и встану...»
А Камбар был весел. Охота удалась, и он добыл на этот раз много дичи. Радостно было ему, что не напрасно надеялись на него бедные сородичи, в котлах вскоре снова забулькает сорпа.
И вдруг батыр почувствовал незнакомое нежное благоухание. И пес его, неспешно бегущий перед вороным, вдруг принюхался, замер и расчихался, тряся головой и катаясь в придорожной траве. Этот дразнящий аромат учуял еще утром, когда они с хозяином проезжали мимо аула, и теперь этот запах вновь преследовал его, разливался, щекотал ноздри.
Благоухание... Как неведомый знак, данный батыру. Камбар поглядел на дорогу и увидел шелковые нити, натянутые от устья реки до белой юрты и прекрасную девушку, ткущую полотно на пороге. И тут же узнал в ней красавицу, которую видел утром, и тут же озарило его, что это и есть та самая Назым, о которой он столь был наслышан и о встрече с которой втайне мечтал, как и всякий джигит этой степи.
Скрывая свои чувства, он посмотрел на все еще чихавшую борзую и расхохотался:
— Мой пес больше привык к запаху гусей и уток, чем к этому дивному благоуханию...
Вороной, услышав его голос, встрепенулся, ожидая команды, но Камбар придержал коня.
Да, он мечтал встретиться с ней хотя бы раз и в то же время страшился этой встречи. Он и сам не понимал, какая сила привела его сегодня в аул красавицы. Степь широка, озер в ней много, дичи везде хватает, но что-то ведь заставило его оказаться здесь? Ведь он давно взял себе за правило избегать богатых аулов, особенно аула Азимбая. Так что же случилось сегодня? Отчего находится он в этом ауле и, возможно, через секунду загово¬рит с красавицей Назым, заглянет ей в глаза?
Но кто из смертных не любуется девушкой? Чьи взоры не притягивает девичья красота? И у батыра, и у разбойника, и у мырзы, и у бедняка одинаково дрогнет сердце при виде красавицы... Эту дрожь, эту блаженную дрожь, ведущую кого-то из них по гибельному пути слепых, бешеных страстей, а у других перерастающую в настоящую любовь, вдруг почувствовал в своем сердце Камбар. И казалось ему, что Назым не полотно ткет, а тонкими нитями связывает воедино их сердца. Смятение охватило Камбара. Ему хотелось остановиться, побыть рядом с девушкой, но разве смеет он это себе позволить, если дома его ждут не дождутся голодные старики и дети?
Конь чуть было не коснулся натянутых нитей. Камбар еле заметно сдавил коленями бока вороного, и тот одним махом взял преграду, не задев копытом ни единой ниточки. Назым, ожидавшая, что Камбар появится с правой стороны юрты, вдруг увидела, что он свернул налево. Она ахнула — в этот раз он даже не взглянул на нее! В гневе отшвырнула. деревянный палаш, который все еще держала в руках, топнула ногой. «Будь проклято это рукоделие!»— вырвалось у нее.
Вокруг забегали невестки. «Что такое? Что случилось, дорогая?»— волновались они. Назым сумела взять себя в руки.
— Эй, джигит, придержи коня!— крикнула она удаляющемуся Камбару.
Он услышал ее зов и подумал: «Нельзя так небрежно обращаться с девушкой. Стыдно!» — и возвратился к юрте. Сдерживая вороного, развернулся и учтиво поклонился Назым.
Она тоже приветствовала его низким поклоном. Заколебались перья филина, которыми была украшена ее шапочка.
— Скажи, верить ли мне глазам своим? Неужели ты и есть тот самый Камбар, потомок ханского рода? Не обессудь, если я чересчур любопытна,— улыбнулась она.
— Если я потомок ханов, то ты, я полагаю, та самая красавица Назым, о которой толкует народ? Надеюсь, ты не сочтешь меня невежей, я просто очень спешу.
— Мне хватит времени, чтобы сказать тебе: ты и сам притомился, и коня загнал. Будь моим гостем, зайди в мою юрту, выпей свежего ароматного кумыса, утоли жажду. Предки говорили: «Дух выше плоти, а кумыс вкуснее любой еды». Вот золотая чаша, к которой пока не прикасались ничьи губы, возьми ее. И еще я хочу, чтобы ты знал: многих джигитов пленила моя красота, но для меня в этом мало проку. Я мечтаю о другом. Я надеюсь, что встречу в этой жизни любимого... Не знаю, понимаешь ли ты меня, и поэтому прошу — задержись на один вечер в моем ауле, мне еще многое нужно сказать тебе...
С этими словами она подала чашу, и Камбар залпом осушил ее. Назым, с доброй улыбкой глядевшая на него, взяла чашу из его рук и вновь наполнила ее.
— Хороший человек в глубине души всегда чувствует себя одиноким, и жизнь кажется ему бездонной чашей. Но жажду жизни, как и всякую жажду, можно утолить лишь тогда, когда ты вдосталь напьешься из этой ча¬ши.— Назым снова предложила ему кумыс и с радостью отметила, как понравилось ему угощенье.
— Спасибо,— поблагодарил он, вытирая рукавом выступивший на лбу пот.
— На здоровье,— ответила Назым и замолчала, ожидая, что ответит он на ее предложение погостить в ауле. |
1
